В ноябре город был окружен войском хана БАТЫЯ. Княживший тогда в Киеве галицко-волынский князь ДАНИИЛ РОМАНОВИЧ выехал из города, оставив вместо себя воеводу ДМИТРИЯ. Но «остолпила сила татарская», по выражению летописца, так, что киевлянам нельзя было расслышать друг друга от скрипа татарских телег, рева верблюдов, ржания лошадей. Поставленные пороки (стенобитные сооружения) били беспрестанно день и ночь и выбили наконец стены, горожане взошли на остаток укреплений и продолжали защищаться. Дмитрий был ранен, татары овладели и последними стенами, но за ночь жители возвели новые деревянные укрепления вокруг Богородичной (Десятинной) церкви, и кровопролитное сражение возобновилось. Только когда рухнули церковные стены под тяжестью собравшихся на них граждан, татары окончательно овладели Киевом. Батый велел не убивать Дмитрия за его храбрость.

На этот раз великий князь московский ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ (еще не ДОНСКОЙ) был готов к литовщине, как называли в летописях эти походы. В 1368 году Москва, обнесенная недавно возведенными каменными стенами Кремля, взята не была, но литовское войско прошлось тогда по московской земле хуже ордынцев. И сейчас Ольгерд не решился на штурм (Дмитрий заперся в Кремле, а в Перемышле собирали силы его союзники), простоял восемь дней и стал просить вечного мира, предлагая выдать свою дочь за двоюродного брата Дмитрия серпуховского князя ВЛАДИМИРА АНДРЕЕВИЧА. Московский князь согласился только на перемирие до Петрова дня (т. е. на полгода). Ольгерд двинулся назад и шел с большой осторожностью, озираясь на все стороны, боясь за собою погони.

Лишившаяся в царствование АННЫ ИОАННОВНЫ и АННА ЛЕОПОЛЬДОВНЫ блестящего положения при дворе, Елизавета Петровна почти безвыездно жила в Александровской слободе, проводя время в бесконечных балах и церковных службах, в заботах о парижских модах и русской кухне. Полное равнодушие к политике и неспособность к интригам спасли ее от пострижения в монастырь. Ее окружали лишь преданные люди, первое место среди которых занимал Алексей РАЗУМОВСКИЙ. Но десятилетнее господство немцев при Анне Иоанновне породило недовольство в обществе, активным выразителем которого стала гвардия. Дворянство стало мечтать о возврате к временам Петра Великого, суровые порядки которого стали идеализироваться, а дочь императора стала казаться единственной способной вывести Россию на прежнюю дорогу. Этими настроениями пытались воспользоваться и иностранные послы: француз Шетарди и шведский барон Нолькен. Первый пытался таким способом отвлечь Россию от союза с Австрией, а второй хотел вернуть Швеции завоеванное Петром. Сама Елизавета вряд ли бы решилась на решительные меры, но побуждаемая своим окружением и гвардейцами она в 2 часа ночи 6 декабря явилась в гренадерскую роту преображенцев и, напомнив, чья она дочь, приказала солдатам следовать за собой, запретив пускать в ход оружие, так как они грозились перебить всех немцев.

Арест Брауншвейгской семьи прошел бескровно, а общество встретило переворот с восторгом. Немецкие временщики и их русские друзья были отданы под суд, который определил ОСТЕРМАНУ и МИНИХУ смертную казнь посредством четвертования, а ЛЕВЕНВОЛЬДУ, МЕНГДЕНУ и ГОЛОВКИНУ — просто смертную казнь. Возведенные на эшафот, они были помилованы и сосланы в Сибирь, так как при вступлении на престол Елизавета дала обещание никого не казнить смертной казнью во все свое царствование.

После занятия престола у Елизаветы развилось властолюбие, но вникать в дела государства и самой деятельно руководить правлением она не желала. Все права правления она предоставила сенату, который превратился в такое же законодательное учреждение, каким ранее был верховный тайный совет. Он издавал законы и ведал всеми сторонами государственного управления. В его состав вошли приближенные Елизаветы братья графы Разумовские, братья графы ШУВАЛОВЫ, семья ВОРОНЦОВЫХ. Никто из них, кроме старого дипломата канцлера Алексея Петровича БЕСТУЖЕВА-РЮМИНА, ранее не был сотрудником Петра Великого. Буквального возвращения к петровским временам не произошло, но власть дворянства окрепла, царствование Елизаветы было спокойным, в чем и заключался секрет ее популярности среди подданных.

В районе Черняхова наши войска отбивали атаки крупных сил танков и пехоты противника.
Юго-западнее Кременчуга наши войска, сломив сопротивление противника, овладели городом Александрия и сильно укрепленными опорными пунктами его обороны Вербовка, Московское, Ефимовка, Заломы, Плоское, Гутницкая, Красноселье, Цибулево, Веселый Кут, Водяна, Константиновка, Ясиноватка, Морозовка, Звенигородка, Головковка, Олимпиадовка, Ново-Николаевка, Марьяновка, железнодорожными станциями Диковка, Алеевка, Морозовка, Байдаковка. В результате стремительного удара наши войска перерезали железную дорогу Смела — Знаменка.

На других участках фронта — разведка и артиллерийско-минометная перестрелка.

В Югославии между реками Дунай и Сава войска Народно-освободительной армии Югославии, действуя совместно с нашими войсками, овладели городом и железнодорожной станцией Шид, а также с боями заняли населенные пункты Шаренград, Мохово, Опатовац, Ловас, Малая Вашица, Гибарец, Бачинци, Кукуевци, Кузмин, Адашевци, Морович и железнодорожные станции Адашевци, Морович, Бачинци, Кукуевци-Ердевик.

На других участках фронта — поиски разведчиков и в ряде пунктов бои местного значения.

Прошло всего несколько месяцев после идиллического рок-фестиваля в Вудстоке — и разом все рухнуло. Поколение хиппи и детей-цветов покидало сцену. «Роллинг Стоунз» завершали концертную программу вечера, в котором кроме них принимали участие Santana, The Grateful Dead (рекомендовавшие «ангелов» для охраны), Тина ТЁРНЕР, Crosby Stills Nash & Young, The Flying Burrito Brothers, The Jefferson Airplane. Первоначально мероприятие должно было состояться в Сан-Франциско, но когда власти поняли, какой наплыв зрителей ожидается, перенесли его на сцену, организованную в пригородной зоне на шоссе Алтамонт в 10 км от Ливермора. Вместо предполагаемых 100 тысяч на бесплатное зрелище собрались 300 тысяч человек, атмосфера была далеко не благостной, а исполненная «роллингами» песня «Симпатия к дьяволу», как многие считают, стала той самой искрой, за которой последовала вспышка. Уходило поколение, и кончалась эра анархических гигантских фестивалей, непрерывной чередой следовавших друг за другом.