В последнее время в Лифляндии наблюдалось полное одичание нравов, которое приписывали повсеместно проявлявшейся распущенности. Это суждение имело некоторое основание, но более важной причиной волнения умов были признаки глубокого недовольства и искания новых лучших форм жизни.

По Кирхгольмскому договору 1452 года власть над городом была разделена между рижским архиепископом и магистром ордена, им обоим город должен был присягать, платить рыбную и другие пошлины. В войнах архиепископа с орденом город не должен был принимать участия, но если орден вел войну с другим неприятелем, то Рига должна была выставлять войско. В результате внутренние городские дела были поставлены в зависимость от внешней власти, что было не по нраву рижанам.

Период «одичания» совпал по времени с проникновением в Лифляндию идей реформации. Народ открыто издевался над монахами и священниками, в разных местах дело дошло до насилий против старой церкви. Весной 1524 года в рижских церквах св. Петра и св. Якова были разрушены священные предметы, в мае изгнали из монастырей их обитателей, монахини стали выходить замуж. Общее настроение было таково, что о восстановлении старого порядка нельзя было и думать. Рига решила не признавать более архиепископа своим государем и считать таковым исключительно магистра. Плеттенберг же никогда не был сторонником крутых мер, а ограничение прав и силы епископов всегда было одной из целей орденской политики. Вскоре после предоставления религиозной свободы Кирхгольмский договор был отменен, а город завладел епископским двором и домами каноников.

Северо-западнее и западнее города Валга наши войска заняли несколько населенных пунктов.
Западнее города Иелгава (Митава) наши войска успешно отбивали атаки крупных сил пехоты и танков противника.

Южнее и юго-восточнее города Кросно наши войска заняли населенные пункты Теодорувка, Дукля, Ясенка, Шкляры, Дарув, Мощанец, Щавне, Новосюлки.

В западной части Румынии наши войска, действуя совместно с румынскими войсками, заняли до 100 населенных пунктов, среди которых город и железнодорожная станция Липова, крупные населенные пункты Инеу, Шикула, Селеуш, Пынкота, Шириа, Шендорф, Винга, Келача, Бечикерекул и железнодорожные станции Инеу, Мокря, Тарнова, Пынкота, Шириа, Чичир, Винга, Кокота, Маруци Шоаре, Бешенова-Ноуа, Темескене, Ходонь.

На других участках фронта — поиски разведчиков.

Картина стала лучшим фильмом режиссера, второй дебютной картиной Янковского (месяцем ранее вышел «Щит и меч») и отмечена ролью, которую Высоцкий считал своей самой значимой в кино. К тому же она, обращенная к Гражданской войне, стала рубежным событием пересмотра отношения к собственной истории, которая богаче черно–белых красок, привычно использовавшихся в прежние годы идеологическими рупорами, включая кино, для изображения не столь давних событий. В противостоянии белых и красных первые всегда были врагами и подлецами, а оказалось, что честь, долг и Родина для них такие же святые понятия, как и для вторых.

На роль белогвардейского поручика Брусенцова Высоцкого утвердили со скрипом. Но в то же время он с еще большим трудом прошел на роль большевика–подпольщика в фильме Геннадия ПОЛОКИ «Интервенция». Те, кому на «Мосфильме» и «Ленфильме» это полагалось, бдили. Для них актер, уже обретший как автор–исполнитель всесоюзную известность, был антисоветчиком. К тому же поползли слухи, что Высоцкий — то ли вор–рецидивист и арестован (то был однофамилец актера), то ли сбежал в Америку. В обоих случаях решающим оказалось слово мэтров советского кино — режиссеров Михаила РОММА и Григория КОЗИНЦЕВА. Недоброжелатели отыгрались позже, когда роль Брусенцова при монтаже была порезана, а картина Полоки на 20 лет легла на полку.

Интересно, что имя поручику сценаристы фильма Валерий ФРИД и Юлий ДУНСКИЙ дали в надежде отыскать своего лагерного товарища. Москвичи, студенты ВГИКа, они добровольцами ушли на фронт, оба были арестованы вместе с 11 товарищами по одному делу как якобы готовившие покушение на товарища Сталина во время проезда вождя по Арбату в Кремль. Отбыли в лагерях 10 лет, были реабилитированы в 1956 году, с тех пор работали вместе и похоронены рядом друг с другом.

Главная роль красноармейца Некрасова досталась Янковскому волей случая. Режиссер первоначально приглашал на роль Брусенцова его старшего брата Ростислава. О младшем Янковском никто просто не знал. Но ассистент режиссера, увидев на мосфильмовском стенде его фотографию со знакомой фамилией, решил, что он–то и нужен постановщику. При встрече Карелов, странно посмотрев на незнакомца, все же сделал пробу с юно выглядевшим Олегом. Она потом сгодилась, чтобы выгодно представить комиссии Высоцкого. Но сценаристы в один голос заявили Карелову: «Нет, такие глаза мы белогвардейцу не отдадим». Герой Янковского все время крутит ручку кинокамеры, когда все вокруг кричат, орут, топят коней, клацают затворами, стреляют, но у зрителя не пропадает ощущение, что именно он здесь главный. Режиссер Сергей СОЛОВЬЕВ, тогда впервые увидевший Янковского, говорит, что с тех пор именно таким он представляет интеллигентного, настоящего, подлинного кинематографиста, обладающего безупречным вкусом к жизни.