Организовать производство фарфора пытались еще при ПЕТРЕ I, но попытки выведать его секреты, как и привлечение иностранцев, тогда не привели к успеху. Успеха добился уроженец Суздаля Дмитрий Иванович ВИНОГРАДОВ. В 16 лет он вместе с Ломоносовым и РАЙЗЕРОМ по представлению Петербургской Академии наук и императорскому указу был послан в «немецкие земли для изучения между прочими науками и художествами особливо и главнейшие химии и металлургии к сему тому, что касается до горного дела или рукописного искусства». В 1744 году Виноградов вернулся в Россию, и ему было присвоено звание бергмейстера. Он разработал состав фарфоровой массы, глазурь и керамические краски для живописи по фарфору. В 1752 году были получены первые образцы отечественного фарфора, а на следующий год уже стали приниматься заказы от частных лиц.

Своих первых авиаторов Россия готовила во Франции. За рубежом (во Франции, США, Германии) приобретались и первые самолеты, на которых с 1909 года в российское небо стали подниматься вместе с иностранцами свои пилоты, которых поначалу звали летунами. Но подлинное развитие национальной авиации началось с появлением аэропланов отечественной конструкции. Первым в воздух 5 июня поднялся киевский инженер путей сообщения Александр КУДАШЕВ на биплане собственной конструкции «Кудашев–1». Он оторвался от земли метра на три и пролетел несколько десятков метров. Полет выполнялся без предупреждения и потому не был зарегистрирован. Императорским Всероссийским аэроклубом официально признан первым состоявшийся на следующий день на Гатчинском аэродроме полет самолета «Гаккель–III» Якова ГАККЕЛЯ. Он преодолел по прямой около 200 м.

Вскоре судьба привела обоих изобретателей в Ригу. И это неудивительно, так как латвийская столица тогда была третьим по промышленному производству и седьмым по численности городом империи, ее порт — крупнейшим в стране, а предприятия входили в число лучших в мире. Строившиеся на Русско–Балтийском вагонном заводе автомобили побеждали в международных автогонках, здесь Александр ПОРОХОВЩИКОВ в Первую мировую войну создал первый в мире танк, но еще ранее построил свой первый самолет, на котором поднялся в воздух летом 1911 года.

Но он не был единственным, и Рига по праву может считаться одним из центров, где создавалась российская авиация. Завод «Мотор» (директор Теодор КАЛЕП) одним из первых в России наладил производство самолетов и моторов к ним, начав выпуск модифицированных самолетов «Райт». Тем же летом 1910 года, но неделей позже прошло испытание первого заводского самолета, завершившееся аварией. Первый полет над Ригой заводской пилот М. ТРАУТМАН совершил в январе 1911 года. Пытались построить в Риге свои самолеты Эдуард ПУЛЬПЕ, Карлис СКАУБИТС, гимназист РОЗЕНТАЛЬ. Даже когда «Руссо–Балт» был переведен в Петербург, уровень работ по авиации не снизился: в Риге организовали свои мастерские знаменитый пилот–спортсмен Владимир СЛЕСАРЕНКО и его жена Лидия ЗВЕРЕВА — первая русская летчица. Также в Риге располагался завод Коха, выпускавший лучший аэролак, обеспечивавший отличное натяжение самолетного полотна.

Кудашев построил и испытал весной следующего года в Риге на «Руссо–Балте» свой последний самолет, а Гаккель тогда же создал здесь первый в России самолет–амфибию «Гаккель–V». Всего Гаккель построил 9 типов самолетов, на его машинах были совершены первые междугородные перелеты в России. Две последние его модели не смогли пройти всех испытаний. Только годы спустя выяснилось, что конкуренты подкупили механика Гаккеля, выводившего из строя самолетные двигатели серной кислотой. Когда конструктор исчерпал все личные средства, а его ангар по невыясненной причине сгорел, он прекратил работу над авиапроектами, но позже еще раз прославил свое имя как создатель одного из первых в мире тепловозов.

В дальнейшем судьба развела героев Луцкого прорыва: Брусилов служил Красной Армии, а Каледин возглавил антисоветский казачий мятеж на Дону и застрелился после его подавления. Чем больше проходило времени, тем чаще прорыв войск Юго-Западного фронта стали называть Брусиловским прорывом, а имя Каледина вообще не упоминалось в данной связи.

Этот период своей жизни и российских судеб писатель назвал «окаянными днями», когда сначала в октябрьский период бежал из деревенской усадьбы в Москву, надеясь найти убежище в родительском доме жены. Но в стране разгоралась гражданская война, и Бунины решили двигаться дальше. Заграничный паспорт и разрешение на выезд были получены благодаря тому, что за ведавшего в советском правительстве иностранными делами сотрудника Бунин когда-то хлопотал перед московским градоначальником. С Савеловского вокзала Бунины переехали на Александровский (теперь зовущийся Белорусским, а в ту пору звавшийся Смоленским или Брестским), где им дали купе в санитарном вагоне. Двигались очень медленно и с длительными стоянками — Вязьма, Смоленск, через три дня в Орше. Это уже была граница, на другой стороне стояли немцы. Переезжая ее, Бунин плакал, понимая, что «оставлял за собой и Россию и всю свою прежнюю жизнь».

Из Гомеля — пароходом до Киева, а оттуда — в Одессу, где сначала в хозяйничали австрийцы и немцы, потом их сменили англичане с французами, следом объявились петлюровцы с поляками, пока всех, включая белогвардейцев с царскими генералами, не вышибли красные. Бунин вновь решал, не вернуться ль в Москву (теперь требовалось разрешение на выезд из Одессы), но в начале 1920 году супруги сделали окончательный выбор, став пассажирами парохода «Спарта». В 1933 году писателя назовут первым русским нобелевским лауретом по литературе.

Торжества начались в Москве 5 июня богослужением в Богоявленском соборе Свято-Данилова монастыря и продолжались до 12 июня — дня памяти всех русских святых. Всю неделю в московских храмах совершались торжественные богослужения, а 11 июня во всех службах православной церкви прошло всенощное бдение. Затем торжества прошли в Киеве, Ленинграде и Владимире, а после 18 июня — в епархиях.

Крещение Руси связывают с именем великого князя киевского ВЛАДИМИРА СВЯТОГО. Его отца, князя СВЯТОСЛАВА, часто называют не правителем своей земли, а завоевателем чужой. Он был воином, полководцем, жизнь проводил в походах и погиб в бою. Его сыновья жить в мире и согласии не сумели. Сначала погиб средний из братьев Олег, потом пришла смерть к старшему — Ярополку, и в Киеве стал править Владимир. Он был язычником, сластолюбив и мог бы остаться в истории братоубийцей, если бы не задумался о силе, способной сплотить русские княжества.

Летописи повествуют, что князь, решив принять единую веру, устроил им испытание. Приняв в Киеве волжских болгар–мусульман, немцев из Рима, хазарских евреев и философа от греков, Владимир отправил в каждую сторону верных людей разузнать о каждой вере. По их возвращении стал решать, чью веру взять. У мусульман не понравились обрезание, запрет есть свинину и пить вино. Владимир ответил им знаменитой фразой: «Руси есть веселье питье, не можем без того быти!» Того же мнения были княжеские гонцы: «Нет в них веселия, только печаль и смрад великий. Не добр закон их». Иудеи ничего не смогли противопоставить Владимиру, когда, сказав, что их земля — Иерусалим, но Бог рассеял их по странам за совершенные грехи, в ответ услышали: «Как же вы иных учите, а сами отвержены от Бога и рассеяны. Или и нам того же хотите?» Отверг князь и посланцев от папы: «Идите обратно, так как отцы наши не приняли этого». К тому же он мог знать, что с Запада путь христианству прокладывают мечом, подчиняя своей власти.

Побывавшие у греков рассказали князю: «Служба их лучше, чем во всех странах. Не можем забыть красоты той, ибо каждый, если вкусит сладкого, не возьмет потом горького. Так и мы не можем уже оставаться прежними». Бояре добавили: «Если бы иной был закон греческий, то не приняла бы его бабка твоя Ольга, которая была мудрейшею из всех людей». Но князь, согласно легендам, только после нескольких обещаний совершил последний шаг. Во время осады греческой крепости Корсунь он обещал креститься, если возьмет ее. Взяв, затребовал в жены греческую царевну АННУ, иначе угрожая Константинополю повторить судьбу Корсуни. Согласие было получено в ответ на обещание принять христианство. Но потребовалось чудо, чтобы князь окончательно уверовал. Его поразила болезнь глаз. Анна посоветовала скорее пройти обряд крещения. Едва совершивший его епископ возложил на князя руку, как тот прозрел.

Вернувшись в Киев, князь велел ниспровергнуть кумиров (образы языческих богов): одних изрубить, других в огне сжечь. Главного, Перуна, повелел привязать к хвосту конскому и волочить, железом бить, в воду бросить, а если пристанет где к берегу, отталкивать его. Первыми князь крестил 12 своих сыновей в одной кринице — небольшом ручье, получившем с того времени название Крещатик. Простому народу князь объявил: «Если кто не придет завтра на реку — богат ли, или убог, или нищий, или раб, — да будет противник мне». Мало кто посмел ослушаться: «Если бы не хорошо это бьло, не приняли бы сего князь и бояре».

Крещение прошло мирно, этот день стал поворотным в жизни всей Русской земли, началом ее христианской истории.